Давид Самойлов

Хочется синего неба И зеленого леса, Хочется белого снега, Яркого желтого лета.

Хочется, чтоб отвечало Все своему назначенью: Чтоб начиналось с начала, Вовремя шло к завершенью.

Хочется шуток и смеха Где-нибудь в шумном скопище. Хочется и успеха, Но на хорошем поприще.

Их не ждут. Они приходят сами. И рассаживаются без спроса. Негодующими голосами Задают неловкие вопросы.

И уходят в ночь, туман и сырость Странные девчонки и мальчишки, Кутаясь в дешевые пальтишки, Маменьками шитые навырост.

В доме вдруг становится пустынно, И в уютном кресле неудобно. И чего-то вдруг смертельно стыдно, Угрызенью совести подобно.

И язвительная умудренность Вдруг становится бедна и бренна. И завидны юность и влюбленность, И былая святость неизменна.

Как пловец, расталкиваю ставни И кидаюсь в ночь за ними следом, Потому что знаю цену давним Нашим пораженьям и победам...

Приходите, юные таланты! Говорите нам светло и ясно! Что вам - славы пестрые заплаты! Что вам - низких истин постоянство!

Сберегите нас от серой прозы, От всего, что сбило и затерло. И пускай бесстрашно льются слезы Умиленья, зависти, восторга!

Старик с мороза вносит в дом Охапку дров продрогших. В сенях, о кадку звякнув льдом, Возьмет железный ковшик;

Водой наполнит чугунок, Подбросит в печь полешки. И станет щелкать огонек Каленые орешки.

Потом старик найдет очки, Подсядет ближе к свету, Возьмет, как любят старики, Вчерашнюю газету.

И станет медленно читать И разбираться в смысле И все событья сочетать В особенные мысли.

Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал. Я любил, размышлял, воевал. Кое-где побывал, кое-что повидал, Иногда и счастливым бывал.

Гнев меня обошел, миновала стрела, А от пули - два малых следа. И беда отлетала, как капля с крыла; Как вода, расступалась беда.

Взял один перевал, одолею второй, Хоть тяжел мой заплечный мешок. Что же там, за горой? Что же там - под горой? От высот побелел мой висок.

Сорок лет. Где-то будет последний привал? Где прервется моя колея? Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал. И не допита чаша сия.

Красиво падала листва, Красиво плыли пароходы. Стояли ясные погоды, И праздничные торжества Справлял сентябрь первоначальный, Задумчивый, но не печальный.

И понял я, что в мире нет Затертых слов или явлений. Их существо до самых недр Взрывает потрясенный гений. И ветер необыкновенней, Когда он ветер, а не ветр.

Люблю обычные слова, Как неизведанные страны. Они понятны лишь сперва, Потом значенья их туманны. Их протирают, как стекло, И в этом наше ремесло.

Подставь ладонь под снегопад, Под искры, под кристаллы. Они мгновенно закипят, Как плавкие металлы.

Они растают, потекут По линиям руки. И станут линии руки Изгибами реки.

Другие линии руки Пролягут как границы, И я увижу городки, Дороги и столицы.

Моя рука как материк - Он прочен, изначален. И кто-нибудь на нем велик, А кто-нибудь печален.

А кто-нибудь идет домой, А кто-то едет в гости. А кто-то, как всегда зимой, Снег собирает в горсти.

Как ты просторен и широк, Мирок на пятерне. Я для тебя, наверно, бог, И ты послушен мне.

Я берегу твоих людей, Храню твою удачу. И малый мир руки моей Я в рукавичку прячу.

Так с тобой повязаны, Что и в снах ночных Видеть мы обязаны Только нас двоих.

Не расстаться и во сне Мы обречены, Ибо мы с тобою не Две величины.

И когда расстонется За окном борей, Я боюсь бессонницы Не моей - твоей.

Думаешь. О чем, о ком? И хоть здесь лежишь, Все равно мне целиком Не принадлежишь.

Я с твоими мыслями Быть хочу во мгле. Я хочу их выследить, Как мосье Мегре.

А когда задышишь ты Так, как те, что спят, Выхожу из пустоты В сон, как в темный сад.

Тучи чуть светающи. Месяц невесом. Мысли лишь пугающи. Сон есть только сон.

Ну вот, сыночек, спать пора, Вокруг деревья потемнели. Черней вороньего пера Ночное оперенье ели. Закрой глаза. Вверху луна, Как рог на свадьбе кахетинца. Кричит, кричит ночная птица До помрачения ума.

Усни скорее. Тополя От ветра горько заскрипели. Черней вороньего пера Ночное оперенье ели. Все засыпает. Из-под век Взирают тусклые болотца. Закуривает и смеется Во тьме прохожий человек.

Березы, словно купола, Видны в потемках еле-еле. Черней вороньего пера Ночное оперенье ели.

Все реже думаю о том, Кому понравлюсь, как понравлюсь. Все чаще думаю о том, Куда пойду, куда направлюсь.

Пусть те, кто каменно-тверды, Своим всезнанием гордятся. Стою. Потеряны следы. Куда пойти? Куда податься?

Где путь меж добротой и злобой? И где граничат свет и тьма? И где он, этот мир особый Успокоенья и ума?

Когда обманчивая внешность Обескураживает всех, Где эти мужество и нежность, Вернейшие из наших вех?

И нет священной злобы, нет, Не может быть священной злобы. Зачем, губительный стилет, Тебе уподобляют слово!

Кто прикасается к словам, Не должен прикасаться к стали. На верность добрым божествам Не надо клясться на кинжале!

Отдай кинжал тому, кто слаб, Чье слово лживо или слабо. У нас иной и лад, и склад. И все. И большего не надо.

Весь лес листвою переполнен. Он весь кричит: тону! тону! И мы уже почти не помним, Каким он был семь дней тому.

Как забывается дурное! А память о счастливом дне, Как излученье роковое, Накапливается во мне.

Накапливается, как стронций В крови. И жжет меня дотла — Лицо, улыбка, листья, солнце. О горе! Я не помню зла!

- Ты моей никогда не будешь, Ты моей никогда не станешь, Наяву меня не полюбишь И во сне меня не обманешь...

На юру загорятся листья, За горой загорится море. По дороге промчатся рысью Черноперых всадников двое.

Кони их пробегут меж холмами По лесам в осеннем уборе, И исчезнут они в тумане, А за ними погаснет море.

Будут терпкие листья зыбки На дубах старинного бора. И останутся лишь обрывки Их неясного разговора:

- Ты моим никогда не будешь, Ты моим никогда не станешь. Наяву меня не погубишь И во сне меня не приманишь.

Она как скрипка на моем плече. И я ее, подобно скрипачу, К себе рукою прижимаю. И волосы струятся по плечу, Как музыка немая.

Она как скрипка на моем плече. Что знает скрипка о высоком пенье? Что я о ней? Что пламя о свече? И сам господь - что знает о творенье?

Ведь высший дар себя не узнает. А красота превыше дарований - Она себя являет без стараний И одарять собой не устает.

Она как скрипка на моем плече. И очень сложен смысл ее гармоний. Но внятен всем. И каждого томит. И для нее никто не посторонний.

И, отрешась от распрей и забот, Мы слушаем в минуту просветленья То долгое и медленное пенье И узнаем в нем высшее значенье, Которое себя не узнает.

Давайте каждый день приумножать богатство Апрельской тишины в безлиственном лесу. Не надо торопить. Не надо домогаться, Чтоб отроческий лес скорей отер слезу.

Ведь нынче та пора, редчайший час сезона, Когда и время - вспять и будет молодеть, Когда всего шальней растрепанная крона И шапку не торопится надеть.

О, этот странный час обратного движенья Из старости!.. Куда?.. Куда - не все ль равно! Как будто корешок волшебного женьшеня Подмешан был вчера в холодное вино.

Апрельский лес спешит из отрочества в детство. И воды вспять текут по талому ручью. И птицы вспять летят... Мы из того же теста - К начальному, назад, спешим небытию...

Словно красавица, неприбранная, заспанная, Закинув голову, забросив косы за спину, Глядит апрель на птичий перелет Глазами синими, как небо и как лед. Еще земля огромными глотками Пьет талый снег у мельничных запруд, Как ходоки с большими кадыками Холодный квас перед дорогой пьют. И вся земля - ходок перед дорогой - Вдыхает запах далей и полей, Прощаяся с хозяйкой-недотрогой, Следящей за полетом журавлей.

Я тебя с ладони сдуну, Чтоб не повредить пыльцу. Улетай за эту дюну. Лето близится к концу.

Над цветами по полянам, Над стеною камыша Поживи своим обманом, Мятлик, бабочка, душа.